Пламя идеалов

От рус­ско­го ро­ма­ни­ста Льва Тол­сто­го я пе­ре­нял глу­бо­кое ува­же­ние к несги­ба­е­мо­му, аб­со­лют­но­му Бо­жье­му иде­а­лу. Эти­че­ские иде­а­лы, ко­то­рые Тол­стой встре­чал в Еван­ге­ли­ях, при­вле­ка­ли его, как пламя, хотя, в конце кон­цов, неспо­соб­ность жить в со­гла­сии с ними по­гу­би­ла его. Он стре­мил­ся ис­пол­нять На­гор­ную про­по­ведь бук­валь­но, и вско­ре его семья стала жерт­вой чрез­мер­но­го эн­ту­зи­аз­ма Тол­сто­го в по­ис­ках свя­то­сти. На­при­мер, про­чи­тав об­ра­щен­ное к бо­га­чу по­ве­ле­ние Иису­са раз­дать все, он решил осво­бо­дить кре­пост­ных, от­ка­зать­ся от ав­тор­ских прав и раз­дать свое об­шир­ное име­ние. Тол­стой носил кре­стьян­скую одеж­ду, сам ма­сте­рил себе обувь и ра­бо­тал в поле. Его жена Софья, видя, что семья вот-вот оста­нет­ся без средств к су­ще­ство­ва­нию, на­ча­ла гнев­но про­те­сто­вать, и, в конце кон­цов, граф пошел на неко­то­рые уступ­ки. Читая днев­ни­ки Тол­сто­го, я слов­но воз­вра­ща­юсь в свое про­шлое, когда сам был увле­чен пер­фек­ци­о­низ­мом. Эти днев­ни­ки опи­сы­ва­ют мно­гие се­рьез­ные столк­но­ве­ния графа с его се­мьей, но го­раз­до боль­ше — с самим собой. Пы­та­ясь до­стичь со­вер­шен­ства, он по­сто­ян­но изоб­ре­тал все новые пра­ви­ла. Тол­стой от­ка­зал­ся от охоты, ку­ре­ния, ал­ко­го­ля и мяса. В своем днев­ни­ке он на­бро­сал: «Пра­ви­ла для раз­ви­тия эмо­ци­о­наль­ной воли. Пра­ви­ла для раз­ви­тия воз­вы­шен­ных чувств и из­бав­ле­ния от низ­мен­ных». Тем не менее, Тол­стой ни­ко­гда не мог до­стичь того уров­ня са­мо­дис­ци­пли­ны, ко­то­рый был необ­хо­дим для со­блю­де­ния его пра­вил. Он неод­но­крат­но давал пуб­лич­ный обет воз­дер­жа­ния и про­сил о раз­дель­ных с женой спаль­нях, од­на­ко ему ни­ко­гда не уда­ва­лось сдер­жать этот обет дол­гое время, и, к боль­шо­му стыду графа, шест­на­дцать бе­ре­мен­но­стей Софьи сви­де­тель­ство­ва­ли об этой неспо­соб­но­сти всему миру. Впро­чем, ино­гда Тол­сто­му уда­ва­лись и очень до­стой­ные дела. На­при­мер, после дол­го­го пе­ре­ры­ва он в 71 год на­пи­сал свой по­след­ний роман «Вос­кре­се­ние» в под­держ­ку ду­хо­бо­ров (ана­бап­тист­ской груп­пы, под­вер­гав­шей­ся го­не­ни­ям со сто­ро­ны царя), по­жерт­во­вав все вы­ру­чен­ные за роман день­ги на фи­нан­си­ро­ва­ние их эми­гра­ции в Ка­на­ду. Кроме того, фи­ло­со­фия от­ка­за от на­си­лия, бе­ру­щая на­ча­ло непо­сред­ствен­но в На­гор­ной про­по­ве­ди, своим вли­я­ни­ем на­дол­го пе­ре­жи­ла Тол­сто­го в таких идео­ло­ги­че­ских пре­ем­ни­ках, как Ма­хат­ма Ганди и Мар­тин Лютер Кинг. По любым мер­кам, поиск Тол­стым свя­то­сти за­вер­шил­ся разо­ча­ро­ва­ни­ем. Го­во­ря крат­ко, он не смог прак­ти­ко­вать то, о чем про­по­ве­до­вал. Это хо­ро­шо вы­ра­зи­ла его жена (хотя и в явно предубеж­ден­ной ма­не­ре): В нем так мало ис­крен­не­го тепла. Его доб­ро­же­ла­тель­ность ис­хо­дит не от серд­ца, а лишь из его прин­ци­пов. В его био­гра­фи­ях вы про­чте­те, как он по­мо­гал ра­бот­ни­кам но­сить ведра с водой, но никто ни­ко­гда не узна­ет, что он ни­ко­гда не давал своей жене покоя и ни­ко­гда за все эти трид­цать два года не подал сво­е­му ре­бен­ку воды и не про­вел хотя бы пяти минут возле его по­сте­ли, чтобы дать мне воз­мож­ность немно­го от­дох­нуть от всех моих тру­дов. Страст­ные по­ту­ги Тол­сто­го до­стичь со­вер­шен­ства так ни­ко­гда и не дали ему хоть ка­кое-то по­до­бие мира или без­мя­теж­но­сти. Вплоть до самой его смер­ти, днев­ни­ки и пись­ма графа снова и снова воз­вра­ща­лись к пе­чаль­ной теме неудач, вы­яв­ляя огром­ную про­пасть между вы­со­ки­ми иде­а­ла­ми Еван­ге­лия и при­скорб­ны­ми ре­а­ли­я­ми его жизни. Лев Тол­стой был глу­бо­ко несчаст­ным че­ло­ве­ком. Он резко кри­ти­ко­вал рус­скую пра­во­слав­ную цер­ковь своих дней, чем спро­во­ци­ро­вал от­лу­че­ние от нее. Все его схемы са­мо­со­вер­шен­ство­ва­ния по­тер­пе­ли про­вал. Порой Тол­сто­му при­хо­ди­лось пря­тать в своем по­ме­стье ве­рев­ки и уби­рать по­даль­ше ружья — так он бо­рол­ся с ис­ку­ше­ни­ем по­кон­чить жизнь са­мо­убий­ством. В итоге Тол­стой убе­жал от своей славы, своей семьи, сво­е­го по­ме­стья и своей лич­но­сти, уме­рев, как бро­дя­га, на глу­хой же­лез­но­до­рож­ной стан­ции. Чему же я мог на­учить­ся из тра­ги­че­ской жизни Льва Тол­сто­го, учи­ты­вая все его неуда­чи? Про­чи­тав мно­гие из его ре­ли­ги­оз­ных про­из­ве­де­ний, я был несо­мнен­но вдох­нов­лен его по­чте­ни­ем к аб­со­лют­но­му Бо­жье­му иде­а­лу. Тол­стой на­по­ми­на­ет нам, что, во­пре­ки за­яв­ле­ни­ям тех, кто счи­та­ет Еван­ге­лие ре­ше­ни­ем наших про­блем, во мно­гих сфе­рах — пра­во­су­дие, день­ги, ра­со­вая дис­кри­ми­на­ция, лич­ные про­бле­мы гор­до­сти и ам­би­ций, — Еван­ге­лие, в дей­стви­тель­но­сти, лишь усу­губ­ля­ет наши бре­ме­на. Тол­стой крайне се­рьез­но от­но­сил­ся к во­про­су Иису­са: «Какая поль­за че­ло­ве­ку, если он при­об­ре­тет весь мир, а душе своей по­вре­дит?» Не так-то легко иг­но­ри­ро­вать че­ло­ве­ка, го­то­во­го осво­бо­дить своих кре­пост­ных и раз­дать свое име­ние в про­стом по­слу­ша­нии за­по­ве­ди Хри­ста. Если бы толь­ко Тол­стой смог жить со­глас­но своим иде­а­лам! Если бы я сам смог жить со­глас­но им! Своим кри­ти­кам Тол­стой от­ве­чал: «Не су­ди­те о свя­тых Бо­жьих иде­а­лах по моей неспо­соб­но­сти со­от­вет­ство­вать им». Не су­ди­те о Хри­сте по тем из нас, кто носит Его имя, но далек от со­вер­шен­ства. Один фраг­мент из лич­но­го пись­ма Тол­сто­го осо­бен­но на­гляд­но по­ка­зы­ва­ет, как он ре­а­ги­ро­вал на по­доб­ную кри­ти­ку в конце своей жизни. Здесь под­ве­ден итог его ду­хов­но­го стран­ствия: од­но­вре­мен­но гром­кое за­яв­ле­ние об ис­тине, в ко­то­рую он верил всем своим серд­цем, и за­уныв­ная моль­ба о бла­го­да­ти, ко­то­рой он так ни­ко­гда до конца и не осо­знал. «А как на­счет вас, Лев Ни­ко­ла­е­вич? Вы очень хо­ро­шо про­по­ве­ду­е­те, но ис­пол­ня­е­те ли вы то, о чем про­по­ве­ду­е­те?» Это самый есте­ствен­ный из всех во­про­сов, и его мне за­да­ют по­сто­ян­но, при­чем, за­ча­стую, — с тор­же­ству­ю­щим видом, слов­но они нашли спо­соб за­крыть мне рот. «Вы про­по­ве­ду­е­те, но как вы жи­ве­те?» И я от­ве­чаю, что не про­по­ве­дую, что я неспо­со­бен про­по­ве­до­вать, хотя я этого страст­но желаю. Я могу про­по­ве­до­вать толь­ко сво­и­ми по­ступ­ка­ми, а они от­вра­ти­тель­ны… И я от­ве­чаю, что пре­сту­пен и от­вра­ти­те­лен, и до­сто­ин пре­зре­ния за свою неспо­соб­ность ис­пол­нить их… На­па­дай­те на меня. Я и сам это делаю, но на­па­дай­те лучше на меня, чем на путь, по ко­то­ро­му я сле­дую, и на ко­то­рый ука­зы­ваю каж­до­му, кто меня спра­ши­ва­ет, где, на мой взгляд, он про­ле­га­ет. Если я знаю путь домой и иду по нему пья­ным, то неуже­ли он ста­но­вит­ся непра­виль­ным из-за того, что я ша­та­юсь из сто­ро­ны в сто­ро­ну? Если этот путь неве­рен, то по­ка­жи­те мне дру­гой. Если же я спо­ты­ка­юсь и сби­ва­юсь с пути, то вы долж­ны по­мочь мне. Вы долж­ны вы­ве­сти меня на ис­тин­ный путь точно так же, как и я готов под­дер­жать вас. Не сби­вай­те меня с до­ро­ги, не ра­дуй­тесь, что я за­блу­дил­ся, не кри­чи­те вос­тор­жен­но: «По­гля­ди­те на него! Он ска­зал, что идет домой, но вот, бре­дет в бо­ло­то!» Нет, не зло­рад­ствуй­те, но ока­жи­те мне по­мощь и под­держ­ку.